Сегодня Церковь празднует святых Архангелов Михаила, Рафаила и Гавриила. Это хорошая возможность, чтобы задаться вопросом о том, какова их роль в нашем спасении. В начале была Любовь – Пресвятая Троица, совершенная любовь и единство. Из любви сотворил Бог ангелов – могущественные духовные создания. Сотворил также и человека, вкладывая дыхание жизни в горсть праха земного. Некоторые ангелы в зависти решили, что Бог зашёл слишком далеко, приглашая земное творение, бренную плоть, к общению с духовным миром; решили навести в мире свой порядок. Последствия этого отделения от Бога мы испытываем по сей день: духовная борьба – это главная игра нашей жизни; игра, на кону которой стоит сама жизнь. Так вкратце можно описать начало истории мира, черпая вдохновение из Священного Писания и Предания Церкви. Очевидно, для нас это скорее символическое описание, чем учебник по истории. Но реальность главной игры всей нашей жизни, реальность духовной борьбы, мы вряд ли будем ставить под сомнение. Святой Павел говорит, что «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» [Еф 6,12]. Мы прекрасно знаем, что всякий греховный поступок корнями уходит в наше сердце, в наши мысли – сначала мы проигрываем духовную борьбу, а потом это поражение проявляется в наших делах.

Часто людям быть рядом со своим умирающим родственником не хочется. Ведь оставаться с ним противоречит всему тому, чему мы научились. Это неприятно, т. к. думать о смерти не хочется, смерти мы часто боимся. Это также неэффективно, ведь при умирающем человеке уже ничего нельзя сделать. Поэтому многие стараются побывать у своего умирающего родственника только кратко, чтобы «отвязаться» и почувствовать, что, мол, «долг исполнен». Святой Игнатий Лойола видимо знал о таком ощущении, что при смерти человека и ему самому, и окружающим его людям кажется, что всё напрасно, что все достижения жизни человека потеряны, что не достигнуто то, что нужно было достигнуть, что человек зря жил и зря умирает. Так чувствовал себя, кстати, в определенный момент один из самых близких друзей Игнатия, св. Франциск Ксавер, когда лежал на острове недалеко от берега Китая, но умирал и знал, что цели своих странствий, Китая, уже не достигнет. Так же мог чувствовать себя сам Игнатий, когда лежал на смертном одре и рядом никого не было.

Очевидно Игнатий уже раньше знал, что так бывает. Поэтому он включает в свои «Духовные упражнения» созерцание о смерти Иисуса, вернее о Его одиночестве, которое ученик может разделять. И поэтому очевидно, что Мария является и утешением для нас, и примером. Утешением, т. к. Она осталась рядом со Своим умирающим Сыном, Она же и будет рядом с нами, когда мы будем умирать и будем, может быть, одиноки. Примером, т. к. Её поведение призывает нас так же, как и Она, не оставлять своих родных и близких, когда они будут умирать. Пусть в нас надежда и любовь будет всегда сильнее светского мышления, поиска того, что «приятно», и желания быть просто «эффективными» без любви.

Автор: о. Штефан Липке SJ

Фото: Игорь Чезганов

https://www.verbum-christi.com/2017/09/15/%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%81%D1%8F/

Змей в Библии всегда имеет не только прямое, а также символическое значение. Ведь он ядовит не только в буквальном смысле, а также символизирует яд недоверия Богу, который в самом начале человечества змей влил в Адама и в жену его, чтобы они были непослушными Богу и согрешили. Также змей был символом фараона, царя египетского, который не принял волю Божию, сказанную ему Моисеем, а больше полагался на свою собственную власть. А когда израильтяне в пустыне сопротивлялись Моисею, то они поступали в том же духе. Они не были готовы поверить, что Бог их ведет хорошим путем. Поэтому они предпочитали быть под властью фараона, который им не дает свободы и не уважает их, а зато хорошо кормит. Но таким образом они умирали духовной смертью, соглашаясь выпить яд неверия. Это видно, когда змеи их кусали и убивали.

Александр Исаевич Солженицын пишет о том, что при Сталине многие таким же образом духовно погибали, потому что они больше верили партии и Сталину, чем гласу Бога, говорящего внутри них через совесть. Он приводит пример одной девочки, которая пишет маме в лагерь, что она не вступит в Комсомол, если мама не виновна и партия ее посадила просто так. А мама ей отвечает, чтобы дочь отреклась от собственной мамы и поступила, ведь она виновата (хотя это было просто ложью). Она дочке желала больше карьеры под крыльями партии, чем чистоты совести, познания правды и настоящей семейной любви. Это, конечно, крайний пример.

О, Ты, воспетая в хвале, о Мария! Покров живущих на земле, о Мария!

О небеса святых, избранных Божиих, славьте Богородицу!

Славься, славься, славься, Мария.

Ты всем Помощница в беде. О Мария! Отрада страждущих людей, о Мария!

Славься, славься, славься, Мария.

Мы, дети Евы, пред Тобой, о Мария! Стоим с надеждой и мольбой, о Мария!

Славься, славься, славься, Мария.

К Тебе, в небесный Твой чертог, о Мария! Струится слёз людских поток, о Мария!

Славься, славься, славься, Мария.

О Всеблагая, в этот час, о Мария! Услышь молитвы грешных нас, о Мария!

Славься, славься, славься, Мария.

Свой ясный взор не отклони, о Мария! На нас с любовию взгляни, О Мария!

Славься, славься, славься, Мария.

Текст: Й.Г. Зайденбуш (на основе Salve Regina)

Пер.: Е. Перегудова

Муз.: Германия XVIII век

Фото: Яна Чезганова

8 августа прихожане греко-католических приходов Челябинска и Копейска узнали о том, что мы осиротели. Мы остались без пастыря, рядом с которым многие из нас провели почти два десятка лет. К сожалению, мое знакомство с отцом Андреем было не столь продолжительным (но я надеюсь, что кому-то будет интересно и полезно почитать мою историю). 

В первый раз я увидел его в то время, когда я был прихожанином одного из православных храмов города Челябинска. Произошло это в римо-католическом храме Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии (приблизительно пять лет назад). В тот день отец Андрей сослужил на мессе настоятелю и викарию, латинским священникам. Тогда я относился к католикам с большим предубеждением, хотя это и не останавливало меня в осуществлении своего давнего желания — изучить западный обряд и католическую духовную традицию.

Надо ли еще говорить о том, что сочетание восточных и латинских облачений на богослужении показалось мне фарсом, который должен был имитировать несуществующее и, как мне казалось, недостижимое единство православных и католиков, на которое очень надеются последние. Но, к счастью, я узнал поближе нескольких прихожан, а затем один из них с благословения батюшки пригласил меня на литургию Иоанна Златоуста в домовый греко-католический храм.